"Это никакое не СИЗО, это тюрьма строгого режима". Интервью с Ниной Трапш

Нина Трапш рассказала "Нашему город", почему оказалась в СИЗО, и как прожила там более двух месяцев.

Следственный комитет заинтересовался 74-летней тюменкой два года назад. Все началось с обращения к экс-губернатору Владимиру Якушеву. Нина Трапш написала главе региона, что ремонт дороги на улице Московский тракт, который проходил в 2016-2017 годах, затягивается. Через несколько месяцев, в марте 2017 года, заместитель главы Тюмени Максим Афанасьев обратился в полицию и сообщил, что Нина Федеровна посылает ему анонимные письма с угрозами. В июле 2017 года в квартиру тюменки пришел следователь с обыском.

- Приходит к нам следователь и прямо с порога кричит, что на вас заведено уголовное дело, вы угрожали Афанасьеву. Я говорю, такого быть не может. А он – я должен провести у вас обыск. Я говорю, а у вас есть разрешение, нет? Тогда уходите. Уходите вон отсюда, мы полицию не вызывали, у вас разрешения на обыск нет, я вас знать не хочу и знать не знаю. И он мне конкретно ничего не показал. Я даже подумала, сейчас много ходит всевозможных преступников, приняла его за какого-то авантюриста.

Я с ним не ругалась, я просила его уйти, ну, может быть, на повышенных тонах ему сказала, что ему не понравилось. Вот решил, что я ему угрожаю, чуть ли не физически, а этого не было совершенно.

Дело об анонимных угрозах чиновнику было закрыто из-за отсутствия улик, но открыто новое, об угрозах уже следователю. Нина Трапш описывает 24-летнего следователя Колесникова как двухметрового широкого в плечах мужчину. Она до сих пор считает абсурдом, как такой человек мог посчитать, что хрупкая 74-летняя женщина ему угрожает смертью. Ее сын Владимир рассказывает, что на следующий день, 5 июля, сам пошел в следственный комитет уточнить, действительно ли к ним приходил следователь. Позже выяснится, что Колесников не имел права врываться в квартиру, а должен был прийти с участковым. В СК Владимиру подтвердили личность следователя, и Колесников заверил, что никаких претензий у него к семье Трапш нет.

- Я даже до последней минуты не знала, что уголовное дело, а 12 декабря пришел другой следователь Аглиуллин. С кувалдой. Сколько можно обысков, я вообще не хотела дверь открывать, так он кувалдой нам дверь пытался вынести, как настоящий бандит.

Теперь он заявил, что я угрожала следователю Колесникову, на меня заведено уголовное дело. Я, во-первых, испугалась, я человек старой закалки. Раньше приходили с обыском, значит, это уже рецидивист. И мне стало до такой степени обидно и неприятно, как можно ставить нас в один ряд?

Вообще в мировой практике такое было? Мало ли люди ругаются, кто кому что сказал, за слово разве судят? Судят же за действие. А я и рукой не замахнулась, просто сказала, уходи, видеть тебя не могу, у нас искать нечего, у тебя нет документов, пошел вон. Может, ему показалось, что я его чуть ли не убиваю?

Из-за того, что Нина Трапш не явилась в суд, судья предписал поместить ее под стражу. Сама Нина Федоровна рассказывает, что не смогла попасть на заседание, а потом не получала повестки из-за путаницы нумерации домов. Она признается, что не видела в этом ничего страшного, так как не считала себя в чем-то виновной.

- А когда меня поместили в СИЗО, мне кажется, они его скопировали с концлагеря. Первое ощущение, мне не хотелось жить даже. Я была просто оскорблена, унижена страшно (плачет). Я была уверена, что не виновата, что никогда никто ничего такого не может совершить против меня. Как доказывать, что ты вообще не верблюд? Это дикость какая-то.

Когда привезли меня в СИЗО, у одного мужчины инспектора были слезы на глазах. Он говорит, как так, мать, за что тебя? Я говорю, ни за что. Многие женщины инспектора, раньше их называли конвоирами, они мне все время говорили, глядя на тебя, сердце кровью обливается. Я говорю, что-то у судьи моей и прокуроров сердце кровью не обливалось.

В основном, молодежь вся сидит за наркотики. Девочки некоторые более-менее. Я говорю, как такое могло произойти, зачем вы подкладывали эти дозы, сотрудничали с наркомафией? Нет работы, отвечают. Страшная безработица в стране. Одна говорит, получала 12 тысяч, за съемную квартиру отнять 10. Что оставалось делать?

А в основном молодежь сидит за наркотики, 90% молодых красивых девиц. Страшная безработица погубила молодежь. Я не знаю, что дальше будет с нашей страной, это невозможно. Надо решать вопрос с безработицей.

Еда ужасная, я там практически ничего не ела, все приходилось в унитаз. Что приносят? Вот похлебка, она такая нудная, будто там посуду помыли, и это суп называется. Если гороховый суп, там две горошины плавают, и ничего не солится. Представляете, нудность какая. Каша по утрам, естественно, без масла, на воде. О фруктах, овощах речи нет. Картошка была первое время вообще черно-коричневая, гнилая.

Короче говоря, мы кормили унитаз. Если бы людям ничего не приносили, можно просто умереть от голода. Мы унитаз прозвали Эдиком. Эдик тоже хочет кушать.

Самое интересное, что окна мало того, что в решетках, так они еще такой пленкой закрыты, чтобы мы улицу вообще не видели. А гулять нас выводили в другие камеры. Они полностью железные, потолок зарешетчатый и тоже покрыт чем-то, чтобы мы небо тоже не видели. Настолько ты ограничен во всем, я не знаю, как это даже назвать. Это кошмар какой-то. Разве можно назвать прогулкой из одной камеры в другую?

Но самое страшное это постель. Железные кровати с решетками, которые выпирают, матрац грязный, столетней давности, тоненький. Лежишь, все это железо упирается в спину.

У меня от них так болит спина, что вот сейчас сижу, и просто сильно ноет. Ночью там полностью выключают отопление, холодно, дрожишь. Я спала иногда в пальто.

Подъем в шесть утра и до десяти вечера. Спрашивается, что там мотаться из угла в угол? Но самое страшное, попробуй ты хоть на пять минут засни днем, значит, пойдешь в карцер. Конечно, я днем из сил выбивалась, умывалась холодной водой, чтобы не заснуть, чтобы не попасть в карцер.

Я считаю, что этого не заслужила, могли бы другие меры, допустим, подписку о невыезде, или еще как-то, но, чтобы в таком возрасте. У них никогда не было в СИЗО человека в таком возрасте.

Там есть так называемые бабушки после шестидесяти, ну самой там шестьдесят три было. Я не знаю вообще, чем руководствовалась эта судья Галина Черкасова.

Я все время говорила, вход сюда есть, а выхода, наверное, нет. Потому что у меня было такое впечатление, что никогда оттуда не выйду. Я просто стала молиться. Даже эти молодые девочки сидели и читали со мной молитвы. Они решили, что эта проклятая безработица их заставила, проклятая нищета.

Все втроем сидели молились, даже радио выключали. Мы просили, пусть восторжествует справедливость. Если мы в чем-то виноваты – прости нас. Сохрани нам жизнь и помоги выйти отсюда.

У нас нарушаются права человека. И правы страны Запада, что не очень хорошо к нам относятся. Так относиться к людям нельзя.

Мое отношение к стране и системе, конечно, изменилось, что никакой справедливости нет.

Нарушаются права человека. Даже когда меня остановили на улице, пусть у них постановление суда, но они же видят, что старуха убогая перед ними стоит, разве можно было моим телом подметать асфальт, тащить меня за руки и за ноги?

Нина Трапш провела в СИЗО чуть больше двух месяцев. Свидания с сыном ей не разрешали, виделись они только на заседаниях. 74-летнюю тюменку освободили на итоговом слушании, где признали виновной в том, что она угрожала смертью молодому следователю. После суда Нина Трапш его не видела и считает, что "молодой человек не с того начинает, и ему не место в следственном комитете".