Вера Фищенко: Операция в Германии обезвредила «мину замедленного действия» в позвоночнике Жени

«Там государство и здравоохранение работают для людей, почему же у нас никто никому не нужен?» — такими словами начинает рассказ о поездке в Германию на операцию Вера Алексеевна мать Жени Фищенко. О том, как прошла операция на позвоночнике, которой добивались так долго, и какое впечатления оставила поездка в Германию, она — фельдшер по образованию, много лет проработавшая в системе здравоохранения, — рассказала корреспонденту NashGorod.ru

«Там изо всех сил борются даже за девяностолетних»

«Как только открылась дверь этой больницы (клиники в городе Бонне, — прим. NashGorod.ru), началось сплошное удивление. Первым моим шоком было то, что мимо катят кровать, и вся она — в мониторах, капельницах… Я заглянула — кто там лежит? А там дедуля старенький, за девяносто. Да у нас в шестьдесят лет уже никто не борется за человека, а там в полном объеме идет борьба за жизнь, не важно, сколько лет тебе.

В больнице условия — человеческие. Нам дали палату на двоих. Там пульты, чтобы вызвать персонал: даже если у тебя нет ни рук, ни ног, ты все равно приноровишься, как нажать на кнопку, чтобы вызвать медсестру или выключить свет. Даже если ты упал на пол в ванной, там на веревочке пультик до самого пола, и ты можешь лежа на полу вызвать помощь. Если у нас в стационаре — одна медсестра, и она носится по всему отделению, то там медсестры работают в три смены, в каждой — не менее пяти медсестер, получается на каждую не больше двух больных, и они под постоянным присмотром.

После лечения больных переводят в реабилитационный центр. Шесть-девять месяцев они восстанавливают то, что сохранилось. То, что утрачено — компенсируют всякими приспособлениями. Там есть аппарат, который надевает носки, есть специальная посуда, ложки и вилки с определенным наклоном, сделанные под каждого больного в зависимости от того, как его рука может держать ложку. Как только мы приехали, нам сделали насадку, чтобы Женька пил — приклеили такой шланг к руке, и он мог сам попить.

Там, в Германии, даже старики ни в чем не нуждаются. Их там много — они ухоженные, гуляют по городу. На них приятно смотреть.»

Предыстория: «В клинике Бурденко нас прооперировали неудачно»

«Спор о том, оперировать ли нас повторно, шел в Тюмени до последнего дня. Только два наших врача сказали, что это однозначно нужно. Если бы не они, я бы и не подумала, что нас неудачно прооперировали в военном госпитале имени Бурденко. Это уже потом мы стали вспоминать, что нам говорили там врачи: что надо удалить и пятый, и шестой позвонок, они оба раздроблены. С таким намерением и забирали в операционную, а потом оказалось, что вместо пятого позвонка поставили имплантант, а шестой позвонок решили сохранить. И когда мы приехали из Москвы, мы с этими снимками обращались ко всем тюменским хирургам. И двое — Воробьев и Сергеев — мне сказали, что прооперировано неудачно, что проблема осталась: шестой позвонок не сросся. Врачи зацепили осколки болтами за пластину, думали, что срастется, но все разъехалось; и имплантант — пятый позвонок — оттого, что опоры не было, зацепился за один осколок, развернулся и застрял под углом. Повредился диск между шестым и седьмым позвонком, и пошел по всей спине сколиоз. А шестой позвонок выдвинулся в сторону спинного мозга. Получилось, что и так была приличная травма, а давление на травмированный участок спинного мозга все эти четыре года сохранялось, не давало ему восстанавливаться. И это была мина замедленного действия: осколки в любой момент могли обломиться, перебить спинной мозг.

Несколько лет назад я рассылала запросы по всем ведущим российским больницам, чтобы узнать, где нас могут повторно прооперировать. Москва отказала, Питер отказал. В Новосибирске сказали, чтобы сначала залечили пролежни. А это — отдельная история. В России нам предлагали прооперировать пролежни, но после этого от шести до девяти месяцев нам нельзя было бы ни лежать на спине, ни сидеть. Это просто немыслимые сроки. А вот из Германии пришел вызов. Еще в 2010 году. После этого было три года хождения по мукам.»

Операции: «После удаления пролежней мы восстановились за неделю»

«Мы планировали сделать в Германии операцию на шейном отделе позвоночника и пройти реабилитацию, но когда мы туда поступили, все пошло по другому сценарию, потому что у нас были пролежни, с ними оперировать нас отказались. И нам пришлось делать дополнительную операцию, которая прошла в три этапа. И так хорошо получилось немецких хирургов — загляденье! И быстренько: мы всего неделю с боку на бок попереворачивались, и нам уже разрешили лечь на спину. Неделя — это не шесть месяцев, как в России!

Во время операции на позвоночнике убрали и имплантант, и шестой позвонок. Поставили на их место большой имплантант, зафиксировали на здоровых позвонках. Я после операции пришла в реанимацию к Женьке, подошла к палате, медсестра мне: Шпрехен зи дойч? Я ей: Ноу. Она со мной по-английски — я тоже не понимаю. А Женька сквозь сон мне и говорит, мол, тебе вот это и это говорят. Я говорю: раз и английский ты помнишь, операция прошла удачно.

А в России нас пугали тем, что может быть хуже, что мы можем остаться совсем без движения. Но вот сегодня — который день после операции, и все хорошо. Причем и пролежни, и шею нам оперировал один и тот же врач. Нас никуда не переводили, не перебрасывали на других врачей."

Реабилитация

«Операция на пролежни получилась внеплановой и дорогостоящей, поэтому на реабилитацию денег практически не осталось. Но и на нее нам хотелось посмотреть, раз договоренность была.

Немцы проводят реабилитацию медленно, но верно. Очень много специалистов-физиотерапевтов, очень узкие: одни занимаются руками, другие — мышечным корсетом… Мы попытались попросить их за шесть недель сделать максимум, но нам это не удалось: они сказали, мы работаем поэтапно, никаких лишних нагрузок.

В реабилитационном центре была женщина, которой в Питере года два назад сосулька упала на голову. В России для нее уже ничего не могли сделать, отказались, и ее родственники увезли в Германию. Она там начала разговаривать — не бегло, но, по крайней мере, она теперь может объяснить, что ей нужно. Был парень из Казахстана — он упал с высоты, производственная травма. Его прооперировали в Казахстане, и без проблем оплатили курс реабилитации в Германии. Был месяц с тех пор, как его привезли лежачего, а он уже на коляске рассекал, у него почти восстановилась чувствительность рук и ног. Был парень из Москвы с тяжелой черепно-мозговой травмой, было много наших с инсультами… Среди персонала много девушек из Украины, одна женщина-невролог — уз Ульяновска.

Поле операции нам провели диагностику, пропускали по нервам ток. Оказалось, у Женьки хорошая проводимость до кончиков пальцев и есть проводимость в ноги. И врач посоветовал не откладывать реабилитацию. Но шесть недель, которые мы могли себе позволить там, это очень мало, результатов видимых не добиться.

Теперь мы планируем отчитаться за потраченные деньги в департаменте здравоохранения и проходить реабилитацию. Скорее всего, поедем в Тараскуль, это хороший центр, лучший из тех, что мы видели в России. Теперь, когда сделали операцию, убрали сдавление, у нас есть надежда, что спинной мозг начнет беспрепятственно восстанавливаться — все равно парень молодой, силы есть."

P. S.

Сейчас, по прогнозам врачей, у Жени может восстановиться чувствительность четырех пальцев на руках. Если бы операцию сделали три года назад, сразу же после того, как было получено первое приглашение в Германию, возможно, спасти удалось бы все пальцы.

«Если бы не этот Журавлев (Михаил Журавлев, главный нейрохирург Тюменской области, — прим. NashGorod.ru), я бы не потерял шесть пальцев, — злится Женя. — Он написал, что мое место — на кладбище, и вся машина заработала против меня».

«Да, на тот момент, когда он приехал в Тюмень, он был тяжелый, но время идет, парень восстанавливается, — с горечью в голосе, но мягче объясняет Вера Алексеевна. — Но Журавлев написал в департамент „бесперспективный“ — и пробить это было почти невозможно. Он говорит, надо было эту запись поменять, но кто должен был исправить? Он же. Да, невозможно сейчас Женьку сделать таким, каким он уходил в армию. Но нужно ведь помочь человеку, чтобы он жил человеческой жизнью. Он же не травинка при дороге. Мы — народ-победитель, живем в такой богатой стране. Почему все упирается в деньги? Что для нашего региона эти три миллиона? Да их в асфальт каждый день закатывают. И ладно бы просто отказали, но они же и истеричкой, и психопаткой меня называли, говорили, мол, что ты все ходишь и ходишь, много вас таких. Я понимаю, что беды много, что мы не одни — но если не разгребать эту беду, все мы в ней будем».