Чужие письма…

— Проводив Петю на фронт, я не ждала нашей следующей встречи, как только его силуэт исчез за горизонтом, я приказала себе больше не думать об этом человеке. Спустя полгода на него пришла похоронная записка. Мы с мамой поставили её в рамку, перевязали черной лентой, даже горевать не было времени. Через год почтальон принес ещё одну похоронку. Мы прямо так, в оберточной бумаге убрали её в ящик комода. Я думала, мы больше никогда не увидимся с Петей, но я даже мысли не допускала о том, что он погиб. Ведь все пять лет войны я получала от него письма, — говорит Клавдия Петровна Кабанова, труженица тыла во время Великой Отечественной войны.

Мы сидим в маленькой уютной кухне в доме Клавдии Петровны. Все пахнет чистотой и заботой, теплом и любовью. На столе ароматный медовый чай, вазочка с домашними ватрушками и стопка писем, пожелтевших от времени, перевязанная тугой леской.

Бабушка осторожно развязывает её, и пухлая стопка распадается на множество аккуратно сложенных квадратиков. Они настолько ценны и дороги для этой женщины, что я даже боюсь прикоснуться к письмам.

— Прочитай, если хочешь. В них нет ничего необычного. Петя никогда не отличался сентиментальностью. Иногда он писал мне грубо и жестко, я думала, что война съела все человеческое, что было в нем ранее. Иногда в конвертах я находила засушенные цветы, стихи его и плакала от грусти, что такое тяжелое время и такую тяжкую долю, выпавшую всем нам, мы делим не вместе.

Клавдия Петровна замолчала, и маленькое пространство вокруг нас превратилось в мир звуков. Нежно мурлыкал котенок около ног хозяйки, плакал ребенок за стеной, звенела ложка в стакане.

А я читала письма, написанные на простых тетрадных листах в клеточку мелким почерком практически без помарок.

Их автор — Петр Кабанов. Друг молодости Клавдии Петровны, он — Петр, первая любовь бабушки, единственный и любимый мужчина всей её жизни. Они познакомились на колхозных полевых работах, тогда Петр был видным женихом — высокий красавец-тракторист с широкой улыбкой и добрыми глазами и она — одиннадцатиклассница, при взгляде на него красневшая от смущения. Узнав о начале войны, Петр на следующий же день вместе с другими молодыми людьми добровольно отправился на фронт. В деревне у него оставалась вся семья. И Клава.

— Я буду писать, — бросил он на прощание.

— Не надо, Петя. У меня времени нет отвечать! У меня сестры маленькие и хозяйство вон какое, погляди! — отвечала Клавдия.

— А ты и не отвечай. Просто знай, что я живой и все!

И он ушел. Тогда они расстались друзьями, и он не знал, что девушка тосковала и грустила, стараясь поскорее забыть красавца и с головой уйти в домашние хлопоты. Вот так и началась эта история с письмами.

— Наверное, вы прожили необыкновенную жизнь…

— Что ты, — отмахивается Клавдия Петровна, — я прожила самую заурядную жизнь, но это не имеет никакого отношения. Невозможно, чтобы все судьбы складывались необыкновенно, важно остаться человеком и помнить светлое и доброе, что встретилось тебе на пути.

Многие строчки писем подчеркнуты, отмечены карандашными галочками, крестиками и восклицательными знаками, вероятно, это Клавдия Петровна выделила особо важные места. Я прочитывала письмо за письмом, восхищалась этим человеком — Петром Кабановым, твердым, волевым, великодушным и мужественным. Позже, по рассказам Петра Клавдия узнает о том, что именно воспоминания о ней помогли ему выжить, будто сам Бог светлой рукой оберегал его от смерти, зная, что такая прекрасная девушка живет в сердце бойца.

»Клава, Клавочка, поганые фашисты бомбят Москву, в городе голод, до пятницы у меня две корки хлеба и фляжка с водой, лицо в саже, холодно. Начались дожди. Зима скоро. Но на сердце светло, сам себе удивляюсь. Сегодня пешком прошагали целую ночь, я на привале спать не лег, до утра сидел у костра и песни пел. О тебе, родная, вспоминаю все! О тебе только мысли мои, светлые и чистые!.. " ноябрь 1941 г.

«Верь мне, верь, я никогда не полезу сапожищами в твою чистую душу, не стану чернить тебя гневом. Здесь я оглох к чужой боли, каждый день мы теряем кого то, и, знаешь, я сам перестал бояться смерти. Не плачь, если узнаешь, что меня контузило снарядом и санитары, стянув с меня сапоги, за ноги оттащили подальше. Не переживай! У тебя таких Петров ещё столько будет, со счета собьешься. Но вот проходят дни, и я должен признаться, что не взрываются снаряды возле меня, не свистит пуля около сердца, тверды мои руки. Боюсь, выживу, Клава, выживу!» апрель 1943

«Помнишь, ты, девчонкой, стеснялась меня! Ты думаешь, я не замечал румянца твоего озорного, полуулыбки твоей застенчивой, взгляда озорного? Я и подойти к тебе боялся первое время, строгая ты, Клава, обидеть я тебя страшился веселостью своей. А песни мои нравились тебе? А трактор? Самая новая модель, один на весь колхоз, и мне доверили! Эх, Клава.» май 1944 г.

«Скоро она закончится, скоро. Знаю, ты ждешь, хоть и ответа „нет“, и пишу как в пропасть, все равно ждешь. Вернусь скоро я, подбили глаз мне осколком, нервы чуть-чуть шалят, но все равно ногами в дом родной сам зайду. Мать обниму, руку отцову пожму, ребятишек поцелую, выросли уже они, большие стали. Сестренку-озорницу на руках покружу, так, что она визжать начнет от страха! Ух! И к твоей калитке подойду. Ты не реви только, и мыслями в прошлое не возвращайся, и на шее моей не висни, между нами ещё не все решено. Просто скажи:

— Здравствуй, Петенька!

И я отвечу:

— Здравствуй, Клава!» июнь 1945 г..

Через пять дней после окончания войны он вернулся.

— Встречали всей деревней, помню, стол накрыли для них в Доме молодежи, детишки концерт устроили, веселье всеобщее царило. А я в стороне стояла. Ты знаешь, я ведь за пять лет и забыла, как он выглядит, Петя мой. Знала, что живой он, знала! А мать его не верила, что вернется сын, похоронки только получала и плакала, старуха. Когда увидела его, то дрожала, слезы руками утирала и спрашивала: «Петя ты ли это али призрак твой?». Вот такие чудеса!

Не узнали мы сначала его. Нет, не постарел он ни капельки, просто уходил он парнем озорным, а вернулся мужчиной. Морщины у него на лбу залегли, шрам около левого глаза красный ещё был и руки, грубые, натруженные, мозолистые руки. Просил меня Петенька не плакать, но как тут слезы сдержать. Ждала же его, хоть и не обещала ждать, даже времени ждать не было, разве что снился он мне каждую ночь да письма его перечитывала по нескольку раз, наизусть некоторые помнила! Вот и вышло, что расстались так холодно, иронично даже можно сказать, а встретились — и уже любовь между нами.

— А может, она и была, любовь-то?

— Любовь всегда была. Только мы не замечали её, в разлуке только поняли, что мы родные люди и только вместе счастливы будем.

Через год Петр и Клавдия поженились, и потекла река их жизни плавно и размеренно. Петр работал машинистом, Клавдия трудилась на колбасной фабрике.

— Семейная жизнь, это вам не сладость, — вздыхает бабушка, — где-то и ругались и мирились как дети малые, Петр горячий был, но отходчивый, а я долго обижаться не могла на него. Да и как можно злиться? У нас семья, двое детей, весь дом и хозяйство все на нем. Он опора и поддержка, плечо мое!

В браке Петр и Клавдия Кабановы прожили долгих 55 лет. В 2001 году Петра не стало. Инфаркт. Боясь причинить боль бабушке, я не спрашиваю её о смерти, хотя знаю, — это глубокая рана на её сердце, и она сама не упоминает о ней. Говорим, будто он жив и с нами сейчас. И сейчас зайдет на кухню с мороза в валенках, бросит кожух на скамейку и сядет напротив тебя, краснолицый, улыбающийся, в красном свитере, пахнущем табаком. Дедушка…

Клавдия Петровна бережно собирает письма, складывает одно к одному ровненько, перетягивает леской, как и было, и убирает в дальний ящик комода. Остались дедовы письма, рожденные мужественным и храбрым сердцем. Письма и целая жизнь, нерушимая войной. Жизнь, которую не стыдно вспомнить.

Даша Козачок